Tg: Марина Юденич

Умер Бурбулис. Сейчас будет много всякого написано и сказано, по большей части плохого, потому что были времена он был почти как Чубайс по уровню антирейтинга и народной антипатии. Но мало кто знает, а из знающих мало кто расскажет, что именно он когда-то создал НТВ Да-да, не брежу Не в Кремле и даже не на Старой (он к тому времени был уже в отставке), а практически – в останкинском лифте… Дело было осенью 1993 года. Я еще работала в Останкино, возилась с чем-то в монтажной. «И тут раздался телефонный звонок…»(с) Миша Лакрин, пресс-секретарь Бурбулиса, без особого энтузиазма сообщил, что шеф едет в Останкино, и хорошо было бы его там встретить. К кому и зачем едет, Ларкин точно не знал. Но сам ехать не собирался, потому и звонил, чтобы – на всякий пожарный – переложить свои пресс-секретарские обязанности на меня. Спустилась в вестибюль первого подъезда, встречать Г.Э. Особо не спешила, потому что хорошо знакома была с «коэффициентом Бурбулиса», проще говоря, с неистребимой привычкой Г.Э, опаздывать везде и всюду. Бурбулиса, разумеется, не было. Но в мраморном вестибюле Останкино наблюдалась какая-то странная возня. Сначала мне подумалось, что встречают кого-то другого. Потом – мелькнула мысль, что в АП очередная кадровая рокировка, и Г. Э. вернулся в прежнем величии. И могуществе. Потом стало ясно: никто никуда не вернулся, никто никого не встречает. У стойки гардероба в окружении толпы охранников нервно топтался Владимир Александрович Гусинский. Самолично. Я в душе подивилась нерадивости каких-то редакторов, позабывших, встретить эфирного гостя. И стала ждать. И Гусь ждал. Время тянулось. Бурбулис, и в отставке, остался верен себе - он появился, спустя полтора часа, после назначенного срока. Подошел ко мне. Коротко клюнул холодным, острым носом в щеку, изображая поцелуй, забрал руки – в свои. Зашевелил, перебирая мои пальцы, своими – тонкими, холодными, нервными. Так, не отпуская рук, повел за собой. Это была известная бурублисовская манера – бесцеремонно трогать женщин руками, целовать - холодно, но настойчиво, изображая то ли – простое ухаживание, то ли – нечто большее. Ничего большего – впрочем – никогда не происходило. Ни с кем. Но манера имела свои плюсы. Ученые дамы из демократической оппозиции, девицы, подвизающиеся на около политической ниве, не избалованные брутальным мужским вниманием, таяли как стеариновые свечи на елке. Бурбулис слыл сердцеедом. Так - рука об руку - мы приблизились к Гусю. - Ну, что? – в обычной своей кошачьей манере мяукнул Бурбулис. Гусь залопотал. Сумбурно – о том, что проект президентского указа о вещании НТВ на четвертом канале написан. Но никто не хочет нести его на подпись без визы Яковлева, а Яковлев не хочет подписывать, потому что кто-то плетет какие-то интриги, а никто из Кремля не хочет звонить Яковлеву, потому, что старый лис Яковлев потом позвонит Деду и пожалуется на то, что… Тем временам – мы пересекли холл и все толпой – Бурбулис, Гусь, я, помощник Бурбулиса, охранники Гусинского - загрузились в лифт. - Хорошо, Володя… Я сейчас все скажу Александру Николаевичу… Лифт, между тем, остановился на десятом - «правительственном» - этаже. Бурбулис отпустил мои руки, еще раз клюнул носом в щеку и пообещал заглянуть к нам, в редакцию. И – надо сказать - обещание выполнил. Вскорости появился в редакции. Выходило, что аудиенция Яковлева длилась минут тридцать, пятнадцать из которых они - наверняка - пили чай. Спустя несколько дней, Дед подписал указ о трансляции программ нового канала. И это – собственно – все. Так думаю, канал мог бы посвятить ГЭ сюжет. Ну это было бы справедливо.